Драккары Одина - Страница 60

— Я не верю, что он способен предать меня, — покачала головой Хельга.

— Ты еще не знаешь мужчин, — усмехнулась колдунья.— Этот Олаф — сущий сосунок, ничтожный червяк, не видящий ничего дальше собственного носа.

— Может, и так, — резко возразила Хельга. — Но он не заслуживал той участи, которую ты для него готовила.

— Вот как? — захохотала Боргни, по-новому посмотрев на свою внучку. — Значит, верно, ты его полюбила?

— Не знаю.

— Тогда ты должна знать другое, — веско заметила колдунья. — На нашем роду — проклятие. И всякая женщина, которая родила от мужчины, должна будет убить этого мужчину, иначе умрет сама...

— Я не верю в это!

— Ты не веришь! — Боргни будто забавлялась с ней. — Где же тогда твой отец?

— А кто он?— Хельга исподлобья глянула на колдунью.

— Какая теперь разница?— пожала плечами старуха. — Он давно уже в царстве Хель.

— Он знал, что я родилась? — продолжала допытываться девушка, решив, что раз уж так получилось пойдет до конца. Ей очень многое хотелось узнать о себе и своих родственниках. Боргни держала ее в неведении, но Хельга, выросшая в лесу, знала о том, что где-то живут люди, влюбляются, рожают детей. Ей хотелось вырваться из невидимых, но прочных объятий старухи.

Она часто вспоминала рассказ Боргни о том, как боги сделали оковы для Фенрира, который рвал любые путы, и не было возможности удержать его. Тогда Один послал Скирнира к карликам, чтобы они изготовили очень прочные оковы, и карликам это удалось... Они изготовили оковы из шести сутей — из шума кошачьих шагов, из корней гор, из медвежьих жил, из женских бород, из рыбьего дыхания и из птичьей слюны. Назвали эти оковы Глейпнир, и не было пут прочнее их во всех девяти мирах. Только они и смогли удержать Волка Фенрира...

Когда Хельга думала об этом, ей приходило на ум, что Боргни также владеет этим ремеслом — держать кого-либо в незримом плену. Она боялась старуху, но сейчас чувствовала, что ее власть над ней рушится.

— Знал или не знал? —- бормотала колдунья. — Разве это может что-то изменить? В тебе проснулась женщина, и даже я не в силах этому противостоять. Теперь твоя судьба пойдет отдельно от моей, но помни: стоит тебе изменить самой себе — и наступит конец, скорый конец! Ты даже ничего не успеешь понять.

— Мне ли бояться смерти? — с горечью вопросила Хельга. — Жизнь в этой глуши — хуже смерти! Я никого не знаю, и никто не знает меня. Одиночество — удел вельвы. Так ты всегда говорила, но это — твой удел. Я не хочу оставаться одинокой...

— Все-таки этот мальчишка сильно вскружил тебе голову, — мрачно молвила старуха, взяв хворостину и бросив ее в очаг. Пламя сразу вспыхнуло ярче. Боргни помешала ложкой похлебку, которую варила. Запах от нее распространялся по всей лачуге, и Хельга, привыкшая к той пище, вдруг почувствовала, что запах дурманит ее. Она с затаенным страхом глянула на Боргни. Может, та задумала отравить ее или свести с ума? Старуха была способна на многое, если поняла, что ее власти приходит конец. Тогда она больше не нуждается в Хельге. И девушка, испугавшись за свою жизнь, проговорила примирительным тоном:

— Прости меня, бабушка, за все. Я сама не знаю, что со мной...

— Тебе незачем просить у меня прощения, — сказала Боргни, взглянув на нее пронзительным, все понимающим взглядом. — Есть то, что мы не в силах изменить. И этот мальчишка сам еще не знает, что к чему. Его поводырь — старый викинг, который умеет только убивать. А убивать умеют не только мужчины, но и женщины. Запомни это, Хельга. Когда-нибудь ты станешь перед выбором: убить или умереть самой. Вот тогда-то ты и вспомнишь меня. А сейчас давай есть. И ничего не бойся, — она усмехнулась. — Я не причиню тебе зла. Я вырастила тебя на своих руках, когда погибла твоя мать, моя дочь. И я ничего не забываю...

И вот, спустя несколько дней после бегства Олафа и Хафтура, девушка вошла в лачугу с охапкой хвороста, мельком бросив взгляд на Боргни. Та сидела неподвижно, как каменный истукан, и глаза ее, как глаза змеи, немигающе уставились в одну точку. Хельга не хотела тревожить ее, но шло время, а старуха оставалась в том же положении.

— Бабушка? — наконец решилась позвать ее Хельга. — Почему ты молчишь?

— Они идут, — странно ответила Боргни, по-прежнему не шевелясь.

— Кто идет? — Хельге стало не по себе. — Новые путники?

— Да. Это идет моя смерть. И очень скоро я встречусь с Хель...

— Тебе надо поесть, — сказала девушка.

— Теперь уже все равно.

Внезапно за стенкой лачуги послышались чьи-то шаги. Потом все стихло. Напрасно Хельга прислушивалась. Надвигающиеся сумерки быстро переходили в безмолвную темноту.

Они жили в лесу без собаки, но Боргни своей ворожбой умела отпугивать диких зверей. На лачуге были развешаны известные только ей амулеты и клочки старых шкур, обладающих неким устрашающим свойством. Медведи и волки, подходя к хижине, бросались прочь, почуяв недоброе, а людей старуха не боялась.

— Они здесь! — раздался в тишине громкий мужской голос.

Хельга вскочила с места, но отшатнулась, увидев в проеме входа высокую фигуру воина с обнаженным мечом в руке.

Спустя несколько мгновений в хижину вошло несколько викингов. Небрежно отстранив девушку, двое из них подошли к Боргни и приставили к ее груди длинные клинки.

Старуха даже не шелохнулась, будто ее совсем не занимает происходящее. Хельга замерла в испуге. Бабушка оказалась права. Вооруженные люди пришли за ними, и это может означать только одно: смерть!