Драккары Одина - Страница 39

— Но что-то ты знаешь? — недобро ухмыльнулся Кнуд. — Или нет?

— Мне мало, что известно, — продолжал отнекиваться Карн.

— А ну-ка, Айво, возьми у него мечи, — приказал брат Гейды, наблюдая за тем, как траль выполняет его указание.

Отдав мечи финну, Карн почувствовал приближение смерти. Он хорошо знал, что Вороний Глаз был из тех викингов, которые стремятся добиться исполнения своих желаний любыми путями, не останавливаясь ни перед чем. Жизнь человека они не ставили ни в грош.

— Теперь же, ромейский пес, я испытаю твоего Бога, — с мрачной торжественностью произнес Кнуд, доставая нож с широким острым лезвием. — И посмотрю, как он поможет тебе...

Карн побледнел, не в силах пошевелиться. Несмотря на то, что по его доносам было убито немало людей, сам он боялся смерти и старался, как мог, отдалить ее неизбежный приход.

Кнуд подступил к нему и резким ударом левой руки сбил с ног. Потом, схватив ромея за волосы, повернул его лицом к небу, с усмешкой сказав:

— Сейчас, Карн, мы все увидим...

Нож викинга коснулся горла византийца. Карн зажмурился, втайне воззвав к своему одинокому и страшному божеству, как делал это в те времена, когда руссы и викинги убивали жителей Византии на его глазах и когда ему повезло: его оставили в живых, продав в рабство. Он, сын богатого торговца, с детства привыкший к роскоши, к обильной пище, тонкому вину и хорошеньким женщинам, был вынужден влачить жалкое рабское существование, пресмыкаться перед проклятыми язычниками, которые даже не умели строить храмы для своих богов.

— Так ты скажешь мне свою тайну? — голос викинга звучал как набат. — Или так и помрешь как бездомная собака?

Как ни хотел Карн жить, все же не мог понять, чего от него хочет Кнуд. Но главное: сейчас, обезумев от ужаса приближающейся смерти, Карн терял свою привычную изворотливость, не раз выручавшую его.

— Кнуд! — вдруг послышался женский голос, и Карн с облегчением узнал его. — Чем это ты занимаешься?

Жена ярла Стейнара, одетая в длинное платье темнобордового цвета, стояла неподалеку, с любопытством разглядывая все происходящее.

— Мне хотелось кое-что узнать, — пробормотал Кнуд, в замешательстве, убирая нож и отпуская траля.

— И о чем же? — прищурилась Гейда. Она слишком хорошо знала своего брата, чтобы поверить в какую-либо небылицу.

— Карну известно, как стать бессмертным, — ответил Кнуд, почти не отступив от истинного смысла своих действий.

— В самом деле? — усмехнулась Гейда, почувствовав, как медленно из ее души уходит страх. Она-то боялась совсем другого. И сейчас, поправив волосы, повелительно бросила тралям: — Идите!

Обоим не нужно было повторять. И Карн, и Айво мгновенно убрались с глаз, как будто их и не было тут вовсе.

— Так чего же все-таки ты хотел от Карна? — продолжала допытываться Гейда у брата.

— Напрасно ты думаешь, что я собирался убить его, — сказал Кнуд. — У меня и в мыслях этого не было.

— Еще бы! — женщина не сводила с него пристального взгляда. — Даже за такого никчемного раба, как Карн, мой муж строго спросил бы с тебя.

— Он много болтает, — попытался оправдаться викинг. — Ему следовало бы отрезать язык. Тогда бы от него было больше проку.

— Но это не тебе решать, — заметила Гейда, подумав о том, что немой Карн никогда бы не смог рассказать о том, как именно пропал Олаф. Однако это было не так-то легко сделать, и потому оставалось надеяться на то, что и траль не посмеет выдать их общую тайну.

— Сдается мне, что ты, Кнуд, не тем занимаешься. Помнишь клятву, которую ты дал на празднике Йоль? До сих пор ты не выполнил ее...

— Это не так-то просто, — вскинул голову Вороний Глаз. — Ты сама знаешь, что у меня не было подходящего момента. А добраться до него очень трудно.

— Да, да, — кивнула Гейда, задумавшись. Им обоим было хорошо известно, о ком идет речь: Харальд Весельчак, давно приговоренный злопамятными данами к смерти. Но убить вспыльчивого и мстительного ярла было чрезвычайно нелегко. Им оставалось только ждать. Ждать и надеяться...

* * *

Третий день Олаф и Хафтур шли на юг, держась извилистой береговой линии. С тех пор как они видели охотников в звериных шкурах, им не встретился более ни один человек. В этой земле, мрачной холодными ночами и полной какого-то жутковатого великолепия при свете дня, казалось, и не могла жить ни одна живая душа. Ночью, засыпая, Олаф думал о страшной бездне, Гиннунгагапе, которая окутывала землю и была началом всего...

Наверное, именно так и выглядела земля тогда, когда сыны Бора — Один, Вили и Be, убили первого великана Имира и сотворили из его мертвого тела нынешний мир. Из его костей были созданы горы, а из зубов — скалы, а из крови — моря...

Хотя людей путники не встречали, Олафу временами мерещилось, что духи холода, дети великана Боргельмира, неотступно и незримо следуют за ними, чужаками в этом безжизненном краю.

Днем говорили мало, тяжелая дорога отнимала много сил. Хафтур шел первым, выбирал более удобный путь, Олаф держался сзади, стараясь не отставать.

До наступления темноты оставалось не очень много времени, когда Хафтур, взобравшись на пригорок, раздраженно вскрикнул. Олаф, хорошо чувствуя своего наставника, понял: что-то случилось. И не ошибся. Подойдя ближе, он увидел впереди полоску воды. Дорогу им преградила небольшая речка, впадающая в море. Хотя оба хорошо плавали, переправиться на тот берег с поклажей представлялось делом очень трудным.