Им нужен был человек, проводник, тот, который знал дорогу. И вскоре у Стейнара объявился некий Ульберт, прослышавший о том, что ярл ищет человека, ходившего под парусом по Балтике. Старый Хафтур бывал там давно и многого уже не знал.
На вид Ульберту было чуть больше тридцати зим. Он был высок, мускулист, носил небольшую бородку и спадавшие до плеч волосы цвета каштана. Сказал, что отец его — свей из Упсалы, а мать — из Фрисландии. Несколько зим он провел в Альдейгьюборге, знал все южное побережье Балтики, от датских островов до земли балтов и пруссов, как свои пять пальцев.
— Плыть туда, самое большее — дней семь, — сказал он Стейнару. — Но если поймаем ветер, то и быстрее.
— А знавал ли ты в Альдейгьюборге ярла Рерика? — Стейнар испытующе посмотрел на него.
Но Ульберт не отвел взгляда. В нем чувствовался человек предприимчивый и мужественный.
— Много слышал о нем, но знаком не был. Он ведь уже умер. — Ульберт помолчал. — Его знал отец мой, еще когда Рерик ходил во Фрисландию, откуда родом моя мать.
— Готовься к отплытию, Ульберт, — напутствовал его Стейнар. — Если все пройдет удачно, я добавлю тебе еще сорок мер серебра.
— Благодарю тебя, ярл. — Ульберт склонился перед ним.
Когда до отплытия оставался один день, Олаф не находил себе места. Чувствовал он потребность посетить Эгиля. И вечером, когда большинство викингов бражничали или предавались утехам любви перед долгим путешествием, он направился к лачуге Эгиля. И, как это частенько бывало, встретил старика у самого дома, поймав себя на мысли, что в дом Эгиль никого не пускал.
— Давненько не видел тебя, Олаф. — Старик, весь какой-то ссохшийся, бледный, тем не менее смотрел на него с поразительной живостью и вниманием.
И Олаф почувствовал, что Эгиль как всегда, обо всем догадывается. И слов никаких не нужно.
— Плывем мы за невестой Рагнару, Эгиль.
— Знаю, — усмехнулся старик. — Не все оттуда вернутся. И будет многим тяжело.
— Никто не может рассказать мне о Хреггвиде, — начал Олаф. — И больше всего меня заботит, что я могу погибнуть, но так ничего и не узнаю о своем отце.
— Как мрак и холод древнее света и тени, — сказал Эгиль, — так и судьба человека идет впереди него. Скульд и Вердари знают о том, и кому суждено погибнуть от меча, тот не умрет от голода, а кто потеряет разум, а затем и жизнь от страшной болезни, тот уже не утонет. Люди боятся того, что не знают чего-то, а лучше бы они боялись другого... О своем отце узнаешь тогда, когда сам захочешь умереть, но не сможешь, есть некто, кто прячет себя за двумя личинами... но для всех — лик один, а второй — скрыт от любопытных глаз... в ночь, когда сын Мундильфари покроется кровью — откроется истина... Отвергнутый однажды — ищет свое, а найдет смерть... А есть и тот, кто надеется блеском золота откупиться от чужих богов, смерть идет по пятам тех, кто беспечен. Ночная птица укажет дорогу тем, кто способен видеть... не верь тем, кто лжив языком, восемь глаз деревянного бога принесут смерть под дождем... — Эгиль смолк, и посмотрел мимо Олафа в сторону заката, где краснеющий шар солнца медленно опускался в море.
— Восемь глаз деревянного бога... — повторил Олаф, как будто находясь в плену удивительной фантасмагории, где будущее было начертано незнаемыми письменами на невидимом полотне. — Разве может быть такое?
— Все было и все может быть в этом мире, который лишь врата к другим мирам...
Колбейн, стоящий на рулевом весле, зорко всматривался в горизонт. Хотя он не был так опытен, как Виглиф Беспалый или Хафтур, все же чутье морского бродяги в седьмом поколении его не подводило. Эти легкие облачка, такие маленькие, но такие опасные... Внезапно усиливающийся ветер надувал квадратный парус «Ока Дракона», и очень скоро усилия гребцов совсем не понадобятся. Они уже обогнули оконечность Скандинавского полуострова, и теперь впереди был открытий морской путь, бесчисленные островки королевства данов остались позади.
Вместе с Колбейном с тревогой вглядывались в небо и другие викинги. Ульберт, их проводник и лоцман, подошел к Рагнару, находящемуся на носу драккара.
— Похоже, будет шторм, Рагнар...
— Вижу, — сын Стейнара даже не взглянул на стоящего рядом с ним человека. Этот Ульберт неизвестно по какой причине вызывал у него смутное беспокойство. Казалось, он украдкой постоянно разглядывает сына ярла, словно пытается угадать дальнейший ход его мыслей и действий. Хотя, если разобраться, может, именно так и должен вести себя проводник?
— Ты раньше слышал что-нибудь о князе Людовите? — спросил Рагнар, видя, что Ульберт не уходит, как бы ожидая указаний.
— Да, я слышал о нем, — с готовностью ответил Ульберт. — Но никогда не встречался.
— Значит, ты никогда не видел его дочь?
— Верно. Но я слышал, что она красива. Очень красива.
— Да, она красива... — задумчиво повторил Рагнар, глядя в море, где поднимающийся ветер нагонял белые гребешки волн. Ягмира, Ягмира... ждет ли она его? Они сказали друг другу всего несколько слов, и трудно было понять, как она отнеслась к нему? Ее отец несомненно имеет большую власть над ней. И его слово будет решающим. Значит, надо понравиться, прежде всего, князю Людовиту. А ее любовь? Он сумеет завоевать ее позже...
В этот момент Олаф, находившийся на корме, рассеянно слушал рассказ отложившего весло викинга по имени Рог- нвальд о набеге на Аахен, во время которого викинги сожгли гробницу самого Карла Великого.
Эти города Валланда... Олаф еще ни разу не был ни в одном из них и только чувствовал их притягательную незримую власть, они манили, влекли к себе, как звезды, иногда казавшиеся такими же недоступными, а иногда, после рассказов побывавших там викингов, — вполне земными, близкими.