Драккары Одина - Страница 127

К оглавлению

127

— Я подкупил его?! — возмущенный Олаф резко вскочил из-за стола. — Может, это я его ранил?

— Все может быть, — усмехнулся Инегельд, глядя на сына Айнстейна с нескрываемой ненавистью. — В любом случае его слово против моего.

— Тогда скажу я, — Рагнар поднялся и оглядел всех при­сутствующих. — Завтра мы на тинге решим участь обоих. Боги подскажут нам, кто из них лжет.

* * *

Как и ожидал Олаф, тинг вынес решение: каждый из двоих с мечом в руке должен доказать свою правоту. Видимо, того же ожидал и Инегельд, встретивший решение тинга кивком, который можно было расценить как благодарность богам.

— Я убью тебя также легко, как убивал всех своих врагов, — заявил он Олафу, когда их, вооруженных мечами, вывели к месту схватки.

По краям было вбито четыре кола. Выходить бойцам за эти пределы не разрешалось. Вокруг — сплошная многогоголосая стена из живых людей, десятки глаз, внимательных, ищущих, ждущих, не прощающих ни малейшего проявления слабости. Один из них должен умереть. Кто умрет — окажется лжецом! А выживший заслужит уважение.

По правде сказать, не все викинги придерживались такого мнения. Для многих вина Инегельда показалась доказанной. Но закон суров. И закон един для всех. В этом его жестокая справедливость.

Айво, следя за приготовлениями, молился за друга, при­зывая богов своей лесистой родины, но решил про себя, что убьет Инегельда, если тот убьет Олафа.

Инегельд, сжав рукоять меча, огляделся. Его взгляд на мгновение уловил темный блеск любимых глаз... Гейда! Ради нее он был готов сражаться со всем миром. Ради нее!..

— Смелее, Инегельд! — прошептала Гейда, не видевшая вокруг себя никого, кроме этого человека, который признался ей в первую же ночь в том, что он влюбился в нее давно, очень давно, с того самого дня, как увидел. Это было в Сьяланде, в те времена, когда она еще не была замужем, а он, слишком бедный и неудачливый тогда, не посмел подойти к ней, зная наверняка: что ее отец откажет.

Гейда сейчас думала только о том, что будет после схватки. В победе Инегельда она не сомневалась, напротив, была уве­рена, что сами боги так распорядились — Олафу умереть от руки Инегельда. А потом она поможет ему занять достойное место возле будущего ярла, ее сына Рагнара.

В своем ослеплении она даже не подозревала, что Рагнар уже вынес Инегельду смертный приговор, и, убив Олафа, Инегельд лишь отсрочит свою смерть. Но не надолго...

Бросив на Олафа взгляд, полный ненависти, Гейда сказала громко, не скрываясь:

— Пускай Нидхегг сожрет тебя!

Стоявшая рядом с ней служанка, привезенная из Уэльса, истовая христианка, уже немного понимавшая местный язык, еле удержалась, чтобы не перекреститься от этих богохульных слов. Нидхегг — страшное чудовище темного мира язычников. Только безбожник может желать такого другому человеку. Однако инстинкт самосохранения удержал ее от невольных высказываний.

А тем временем бойцы уже сошлись в схватке и обменя­лись первыми ударами. Олаф бился мечом, добытым им в Уппланде и выкованном местными кузнецами, наследниками искусства Велунда, самого великого из кузнецов Севера. Меч назывался Сокрушитель и когда-то принадлежал викингу по имени Снеульв — Снежный Волк. Меч Инегельда — Жаляший Насмерть — принес ему много воинской доблести. Этим мечом было убито немало врагов. Тридцать зим тому назад меч был выкован в Осеборге человеком, который владел древним ис­кусством, переданным по легенде деду карликами. По крайней мере так говорил его отец, также кузнец.

После нескольких мощных ударов щит Олафа треснул, и усмешка скользнула по губам его соперника. Он знал силу своего меча, способного разбивать щиты как щепки.

Заметив это, Олаф чуть изменил тактику боя. И, как более молодой и подвижный, начал кружить вокруг противника, за­ставляя того делать лишние усилия.

Инегельд все сразу понял, но нисколько не смутился. Его опыт превосходил опыт Олафа, хотя приходилось при­знать, что за минувшие годы тот превратился в сильного бойца. Но для сына Лютига это ничего не значило. Умение оставаться хладнокровным и выдержанным в переломных моментах судьбы перешло в него, видно, от матери.

Ранвейг была дочерью Торира, викинга из Блекинге, кото­рый служил у седерманландского ярла Гудмунда. Торир был заносчивым, злопамятным и жестоким и обладал поистине нечеловеческой выдержкой. Один раз случилось так, что сын Гудмунда Бьярни, молодой, горячий, посмеялся над Ториром, посчитав того неуклюжим и неловким. Это случилось, когда Торир бежал по выставленным над водой веслам драккара и свалился в воду. Эта забава викингов была под силу даже мальчишкам, но Торир, получив в недавней схватке ранение в бедро, слегка прихрамывал на правую ногу. Тем не менее он решился пробежать по веслам, потому как раньше это у него получалось неплохо.

Бьярни смеялся, единственный из всех собравшихся, хотя знал про рану Торира. И тот, выбравшись из воды, мокрый и злой, уже строил планы мщения. Спустя два месяца в празд­ник Тингтайд, перед сбором урожая, Торир подстерег и убил Бьярни. Он обезглавил труп, тело сбросил со скалы в воду, а голову сунул в мешок и вернулся домой. И тут как раз мимо проезжал ярл Гудмунд с пятью дружинниками. Он вошел в дом Торира, и тот угостил их элем. Гудмунд и дружинники пили эль, смеялись, и вдруг ярл сказал, указывая на мешок, лежавший у двери:

—  Что у тебя в мешке, Торир? Наверное, поймал лисицу?

— Нет, ярл, — отвечал Торир, нисколько не меняясь в лице. — Это подарок.

—  Подарок? Кто же подарил тебе его?

127