Обычно люди бегали по загону, надеясь убежать от зверя. Но места тут было мало, а медведь, несмотря на кажущуюся медлительность, внезапно преображался, проявляя удивительное проворство и ловкость. Но этот человек никуда не бежал и словно чего-то ждал.
Олаф, не отрываясь, смотрел на это жуткое противоборство человека и зверя, в котором человек был заранее обречен, оказавшись без оружия и, стало быть, возможности напасть самому и нанести зверю серьезные раны. Взревев в очередной раз, медведь перешел к решительным действиям. Он бросился на Гуннара, а тот, увернувшись, быстро зашел сзади и прыгнул медведю на спину, с силой обхватив его за шею. Если бы это был человек, а не медведь, у него бы от объятий норманна хрустнули шейные позвонки. Но сейчас все обстояло иначе.
Медведь, почуяв сопротивление, пришел в ярость. А хитрости и коварства этому лесному исполину было не занимать. Каких-нибудь пара мгновений, и он, упав на землю, сбросил с себя человека, успев разодрать когтистой лапой обнаженный торс. Гуннар, весь в крови, схватил руками морду зверя, пытаясь разорвать ему рот. Но силы были слишком неравны.
Медведь рвал его когтями, норовя ткнуться мордой и укусить. Истекавший кровью, обессилевший от борьбы Гуннар все же бился до конца. Он выбил своему косматому противнику один глаз и серьезно повредил второй. Одуревший от боли, полуослепший зверь оторвал Гуннару руку и повалил на землю.
Олаф закрыл глаза. Во время схватки был слышен только звериный рев, а норманн бился молча, презирая боль и стоны. Когда Олаф вновь посмотрел вниз, все было кончено. Зверь оторвал его боевому товарищу голову и теперь терзал его тело, весь запятнанный в крови...
— Такое уже бывало в бренном мире, — задумчиво вещал Калеб, оставшись с князем наедине после вечерней трапезы. — Красная луна — предвестник серьезных событий. Это может быть все, что угодно. Мор, голод, бедствия, войны...
— Где же они произойдут? — сохраняя невозмутимость, Людовит прищурился, отпив из серебряного кубка, взятого когда-то на торговом корабле, направлявшемся в Бирку.
— Кто знает! — Калеб с некоторых пор чувствовал неуверенность, объяснить которую не мог.
— Этот норманн, как мне поступить с ним?
— Князь может поступить, как пожелает, но это ведь он разгадал ваш замысел.
— Разве? — усмехнулся Людовит.
— Он был одним из тех двоих, которые остались в башне на вторую ночь. Я видел его.
— Да, да, — кивнул князь, раздумывая. В тот вечер фляжку с вином норманнам передал его брат, и это была ошибка, потому что меняясь местами, братья не слишком запоминали лица, надеясь на то, что их хитрость не будет разгадана. Норманны обманули их, представив двух живых как мертвых. — Но он не выглядит человеком, которому открыты тайны жрецов?
— Внешность обманчива, — сказал Калеб. — Его время — впереди.
— И что ты посоветуешь?
— Отдать ему амулет и предложить служить тебе.
— Давать ему оружие опасно, — заметил князь.
— Согласен. Но не стоит торопиться. В любой момент его можно убить.
— Так и поступим.
Калеб поклонился и вышел.
— У тебя есть выбор, — сказал Людовит, сидя в кресле, возле которого лежала громадная черная собака. — Отправиться на встречу с медведем или... служить мне.
— А зачем я тебе, князь? — у Олафа немного кружилась голова от голода и плохих условий содержания.
— Вот твой амулет, — не ответил ему прямо князь, передав амулет Калебу. — Возьми его. Я держу слово.
Калеб подошел к Олафу и повесил амулет ему на шею. При этом он как-то по-особому глянул юноше в глаза, словно хотел угадать его мысли.
Ночью, мучаясь от болей и голода, Олаф припомнил слова Эгиля о том, что, когда луна окрасится кровью, кто-то сбросит личину. «Лик один, а их — двое...»
Может, речь шла об удивительном воскрешении князя из мертвых? Может, тогда, у банши, Гуннар отрубил голову кому-то другому? А может, их двое, похожих друг на друга?! Олаф слышал о том, что бывают братья-близнецы, отличить которых друг от друга способна только мать.
Но если так, то... князь смертен, и можно убить его, отомстив за смерть Хафтура.
— Что с Рагнаром? — спросил Олаф, облизывая сухие губы.
— Не думай о нем. Он предал тебя, — усмехнулся князь. — Думай лучше о медведе. Хорошо видел его вчера?
— Да.
— Вот еще что, — князь слегка нахмурился. — Говорят, именно ты выжил в башне?
— Это правда.
— Ты пил вино?
— Пробовал...
Рецепт напитка князю дал Калеб. Даже глоток этого вина мог оказать на человека пагубное воздействие, от которого начинались кошмарные видения. Когда князь делал глоток в присутствии норманнов, он спустя некоторое время принимал противоядие. Рецепт вина дал Калебу его отец, большой знахарь и провидец. А сам получил его откуда-то с Востока — то ли от кого-то, встречавшегося с мидийскими жрецами-магами, то ли от каппадокийских толкователей снов, что хранили свои секреты в землях Малой Азии еще со времен лидийского царя Креза.
Римское владычество не смогло искоренить в поколениях приверженность к древним культам и тайнам прошлого. Хафтур угадал, что Виглиф и Кетиль сами убили друг друга. Когда они отведали этого напитка, им стало казаться, что башня заполнилась призраками, и они схватились между собой, даже не сознавая, что происходит. Такова была судьба многих гостей Людовита: они пили это вино и сходили с ума. Но у каждого был свой удел.
Кто-то оставался жив, но убивал друга, и жизнь после этого становилась невыносимой. Кто-то умирал от когтей медведя, а кого-то яростно травили собаками. Олафу повезло, но это везение могло окончиться в любое мгновение, лишь только князю покажется, что его обманывают...